Кинообозреватель «Нью-Йорк таймс» Манола Даргис назвала украинский документальный фильм «Перехвачено» (Intercepted) «потрясающим». Лента режиссера Оксаны Карпович демонстрируется в эти дни в программе ежегодного киносмотра «Новые режиссеры/Новые фильмы» (New Directors/New Films), организованного совместно Кинообществом Линкольн-центра и Музеем современного искусства (Museum of Modern Art). Кроме того, в Украинском киноклубе при Колумбийском университете прошел просмотр этого фильма с участием Оксаны Карпович. В конце апреля «Перехвачено» покажут на крупнейшем в Северной Америке смотре документального кино HotDocs в Торонто. А начался фестивальный марафон картины Карпович в начале текущего года на Берлинале, где прошла ее мировая премьера.

«У фильма есть украинское название – «Мирні люди», – сообщила Оксана Карпович «Голосу Америки», – единственная причина, почему я не использую его для международной аудитории, – это потому, что оно непереводимо. Но мне бы хотелось, чтобы русскоязычные зрители знали этот фильм именно как «Мирные люди». Мирными я называю самих россиян».

На протяжении полутора часов камера демонстрирует последствия варварской агрессии России в Украине – разрушенные дома и целые районы, разоренные квартиры, обездоленных и растерянных мирных жителей, уцелевших после боевых действий. На фоне этих апокалиптических кадров, намеренно статичных, зритель слышит фрагменты телефонных разговоров российских солдат с их близкими – мужей и жен, сыновей и матерей, братьев и сестер, парней и их подруг. Расшифровки перехватов тысяч таких бесед были осуществлены украинскими спецслужбами и выложены в открытый доступ. Тематика разговоров самая разнообразная – отношение к «специальной военной операции», обращение с пленными, включая использование пыток, разбор мародерских рейдов и многое другое.

Оксана Карпович – кинорежиссер, драматург и фотограф. Родилась в Киеве. Ее первый полнометражный документальный фильм «Не волнуйся, двери откроются» (Don’t Worry, the Doors Will be Open) вышел в 2019 году и получил призы на нескольких международных фестивалях. Оксана беседовала с пассажирами киевских пригородных электричек, зондируя общественные настроения в Украине после Евромайдана. Выпускница Киево-Могилянской академии в Киеве и отделения кино Университета Конкордия в Монреале. Живет и работает в Канаде и в Украине.

Режиссер Оксана Карпович ответила на вопросы корреспондента Русской службы «Голоса Америки» по сервису Zoom.

Олег Сулькин: Когда вы впервые познакомились с перехватами телефонных разговоров российских военнослужащих? Что вы тогда почувствовали? Ваша первая реакция?

Оксана Карпович: За несколько недель до полномасштабного вторжения России я вернулась в Украину из Канады, где прожила девять лет. И стала работать линейным продюсером для иностранных медиа. Тогда в Киев, Донецкую область и другие регионы приехало много журналистов из-за рубежа, чтобы освещать начало большой войны. Дольше всего, шесть недель, я проработала локальным продюсером на англоязычную Аль-Джазиру, находясь большую часть времени в Киевской и Черниговской областях до и после того, как они были освобождены от оккупантов. Именно тогда у меня вошло в привычку слушать перехваты телефонных разговоров российских военных. Их регулярно ставила на свой ютуб-канал Служба безопасности Украины (СБУ). Хочу уточнить, что аудио таких перехватов стали курсировать в Интернете и раньше, после развязанного Россией в 2014 году вооруженного конфликта на Донбассе. Я была заинтригована и потрясена этими разговорами. О чем думают солдаты, как оправдывают вторжение, и, что не менее важно, что думают на сей счет их родные. С самого начала я осознавала скрытый потенциал этих разговоров. Мне показалось важным совмещение двух параллельных реальностей войны, визуальной и звуковой. В результате я ощутила когнитивный диссонанс. Думаю, что такую же реакцию испытывают и многие зрители нашего фильма. Я предложила этот проект канадской кинокомпании Les Films Cosmos, с которой я в тот момент сотрудничала по другому проекту. Они поддержали идею, и через месяц мы приступили к работе.

«Перехвачено». Кадр из фильма. Photo: Christopher Nunn/Lightdox

О.С.: Я хотел бы уточнить. Мне кажется, мы вправе считать наложение двух реальностей, визуальной и звуковой, выражением «чистой гармонии» – вот, что делают русские солдаты в Украине, и вот что они думают о своих действиях.Тут, скорее, не сопоставление реальностей, а их полное совмещение.

О.К.: Думаю, здесь и то, и другое. Визуальный ряд демонстрирует последствия оккупации в тех украинских городах и селах, которые были освобождены от войск захватчиков. А разговоры солдат и их семей служат своего рода комментариями к кадрам разрушений и уничтожения мирной жизни.

О.С.: Где вы снимали? Как выбирали локейшн?

О.К.: Во-первых, в фильме вы видите два типа кадров. Большинство из них – это сугубо статичные стоп-кадры, которые медленно сменяют друг друга, Они фиксируют то, что раньше было мирной жизнью украинцев – разбомбленные дома и квартиры с явными приметами мародерства и вандализма захватчиков. Другой тип имиджей – кадры, сделанные движущейся камерой. Следуя стилистике роуд-муви, я стремилась создать визуальный образ войны. Пейзажные кадры также важны для создания образа многострадальной украинской земли, отравленной войной. Наше физическое путешествие по захваченным и впоследствии освобожденным регионам Украины может служить аллегорией империалистической экспансии России. Наш маршрут пролегал через Киевскую область на юг и восток в сторону Харьковской и Николаевской областей. Мы снимали там до и после украинского контрнаступления в сентябре 2022 года, что дало возможность показать эти места на разных этапах боевых действий.

О.С.: Какова была общая длительность доступного вам футеджа? И сколько минут перехватов вы использовали в фильме?

О.К.: Мы располагали примерно тридцатью часами аудиозаписей. Преобладающая часть перехватов поступила из открытых источников, в первую очередь, из упомянутых выше ютуб-каналов СБУ. В самом конце монтажного периода, который длился пять с половиной месяцев, мы получили эксклюзивный доступ к другим аудио материалам, предоставленным нам одной из украинских спецслужб. В итоге в фильм вошли 76 эпизодов разговоров. Мы специально считали их количество вместе с монтажером.

«Перехвачено». Кадр из фильма. Photo: Christopher Nunn/Lightdox

О.С.: По каким критериям вы отбирали разговоры?

О.К.: Их было немало. Попробую суммировать. Меня больше всего интересовали разговоры солдат с их родителями, сестрами, женами и подругами. В особенности те, в которых собеседники высказывали оценки более общего характера, рассуждения о войне, вторжении, об украинцах как о народе. Я старалась соблюдать объективность и озвучивать самые разные позиции и точки зрения. Я думала, что не может быть все однозначно плохо, что в разговорах оккупантов с их близкими должна проступать какая-то надежда на понимание несправедливой природы этой войны, на человечное отношение и эмпатию к людям. Но лишь одна беседа из тысячи прослушанных содержала жесткую критику российского режима и войны. Женщина беседует со своим бывшим партнером, ныне воюющим в российской армии. Она пытается убедить его, что им манипулирует российская пропаганда, что ему промывают мозги, что творимое ими на украинской земле это тяжкое преступление. И в конце она просит его больше ей не звонить. Мне важно было показать широкий спектр голосов и мнений. Официальная российская пропаганда многим так сильно промыла мозги, что они практически не способны самостоятельно рассуждать и включать элементарный здравый смысл. Повторюсь: знакомство с перехватами лишний раз подтверждает империалистическую природу российской агрессии против Украины. Ведь до нее были Чечня и Сирия. Они тоже часто упоминаются в перехваченных разговорах. Вместе с монтажером мы часами обсуждали, какие фрагменты включать, а какие отложить в сторону. Мы хотели, чтобы в общей картине не потерялись отдельные нюансы.

О.С.: Не могут не шокировать признания солдат. Они говорят совершенно искренне, тут нет сомнений, считая абсолютно нормальным грабить, пытать, насиловать и убивать. А родные их в этом нередко поддерживают и даже подбадривают: мол, делайте то, что считаете нужным, не переживайте, это же не люди. Как вы думаете, такие людоедские взгляды разделяют большинство оккупантов?

О.К.: К сожалению, полагаю, что именно большинство. Была бы рада оспорить ваше предположение, но не могу. И я пришла к такому выводу, основываясь не только на перехватах, но и на других источниках. Да, в них нет ни крохи жалости к украинцам, большинство равнодушны к страданиям мирного населения, и это же характерно для их семей. Впрочем, отдельные солдаты выражают сомнения в целесообразности «специальной военной операции». Кремлевская пропаганда уверяла, что Киев падет за несколько дней, но война длится уже больше двух лет, и конца ей не видно. Да, сомневающиеся голоса слышны в перехватах, правда, их количественно немного. Что меня поразило, так это полное отсутствие сочувствия в отношении мирных жителей Украины как со со стороны солдат, так и со стороны их семей. Возможно, есть те, кто сочувствуют, но их голоса не слышны в перехватах. Мой двоюродный брат живет в России. Он родился и вырос в Украине, в 80-е годы служил в советской армии. Так вот он абсолютно уверен, что я и моя семья – нацисты. Таков печальный результат пропаганды, которой непрерывно зомбируют его и миллионы других россиян.

О.С.: Одно из самых шокирующих свидетельств – признание российского солдата в том, что он впервые принял участие в пытках пленных украинцев и ему это понравилось. Он с увлечением описывает некоторые пытки, от которых кровь стынет в жилах. Понятно, почему об этом эпизоде упоминают почти все рецензенты.

О.К.: Что для меня было еще более болезненным и шоковым, так это реакция матери этого солдата, которая сказала, что на его месте сделала бы то же самое, что и ее сын, и также получала бы от этого удовольствие. И такое говорит женщина! И что еще поразило – в разговорах о доме и семье солдаты и их жены, матери и подруги проявляют совершенно нормальные чувства – нежность, ностальгию по дому и любовь. В телефонных беседах они часто используют уменьшительно-ласкательные слова – «зайчик» и тому подобное. Как это сочетается в одном человеке со звериной жестокостью – осознать невозможно.

О.С.: Многие рецензенты сравнивают ваш фильм с оскароносным фильмом «Зона интересов» о коменданте Аушвица и его семье. И в нем, и у вас, если коротко, показана банальность зла и глубина дегуманизации. Как пишет один журналист, у этих фильмов «одна ДНК». Вы согласны?

О.К.: К сожалению, я еще не видела этот фильм, но почти каждый интервьюер задает мне тот же вопрос. Полагаю, что главное отличие двух фильмов в том, что «Зона интересов» отсылает нас к событиям Второй мировой войны, а моя картина – о том, что происходит сейчас.

О.С.: Была ли какая-либо реакция с российской стороны?

О.К.: Да. После мировой премьеры на Берлинале появились рецензии на сайтах «Новая газета Европа» и «Медуза». Рецензию на «Медузе» написал Антон Долин, известный кинокритик, статьи которого я читала еще до того, как стала кинорежиссером. Большинство рецензий – позитивные и разделяющие месседж фильма. В соцсетях разгорелись жаркие дискуссии. Кто-то высказывал сомнение в аутентичности перехватов, посчитав их фейками. В мои цели не входила идентификация спикеров. Газета «Нью-Йорк таймс» и другие медиа проделали исследовательскую работу и идентифицировали нескольких собеседников, в том числе российского военнослужащего, описавшего пытки, которым подвергали украинских пленных. Я рада, что мои коллеги проделали эту важную работу.

«Перехвачено». Кадр из фильма. Photo: Christopher Nunn/Lightdox

О.С.: Были ли эпизоды, которые вы не включили в фильм из-за их слишком графической откровенности? В частности, я заметил, что в перехватах практически нет отсылок к преступлениям оккупантов на сексуальной почве.

О.К.: Я стремилась выстроить визуальный нарратив сродни роуд-муви, а в аудио нарративе выстроить историю дегуманизации оккупантов с момента начала вторжения до начала первой масштабной мобилизации в России в сентябре 2022 года. Большая часть разговоров касается мародерства. Оккупанты были настроены грабить мирное население с первого дня агрессии. Масштабы мародерства чудовищны. Солдаты в разговорах с родными бахвалятся украденными у украинцев вещами, от бытовой электроники до кроссовок. Это еще одно проявление империалистической природы политики Кремля. Ведь все эти преступления совершаются с одобрения военных командиров и российских властей. Хочу подчеркнуть: в мои цели не входило составлять полный перечень военных преступлений российских агрессоров. Так, мы решили не включать получивший широкую известность перехваченный разговор русского солдата с женой, которая призывает своего мужа насиловать украинских женщин. Если бы мы включили самые эпатажные детали насилия и пыток, о которых рассказывают перехваты, то это могло сильно утяжелить фильм. Нам было важно, чтобы зрители досмотрели фильм до конца и чтобы состояние аффекта не уменьшило их способность рефлексировать над услышанным.

О.С.: Как складывается фестивальная и прокатная судьба фильма? Как его принимают зрители в разных странах?

О.К.: После мировой премьеры на Берлинале фильм показали на нескольких фестивалях. Принимают его очень хорошо. Люди осознают трагическую суть человеческой деградации, которую наглядно демонстрируют перехваченные доверительные беседы российских солдат с их женами и матерями. Что касается премьеры в Украине, то она назначена на конец мая, и пройдет в рамках фестиваля документального правозащитного кино Docudays UA.

О.С.: Вы задумывались над тем, что ваш фильм вносит существенные коррективы в экзистенциальный спор о «загадочной русской душе»? На ее дне мы видим не эмпатию и доброту, а равнодушие и жестокость.

О.К.: Да, загадочная русская душа оказалась вместилищем насилия. Но я больше думала о том, что российское вторжение носит откровенно империалистический характер. В перехватах ощутимо презрительное и высокомерное отношение к украинцам как к народу. Я стремилась развеять миф о том, что это война только Путина. Нет, это война всего русского народа. Сотни тысяч россиян каждый день совершают геноцид в отношении украинцев. Они уверены в своей безнаказанности. Но международный суд за военные преступления их настигнет, у меня нет в этом сомнений.