"Сандармох, где у деревьев есть лица". Так называется выставка, которую надеялись открыть в России. Но этого не случилось, так как незадолго до войны начался процесс ликвидации правозащитного центра "Мемориал" и "Международного Мемориала". Сотрудники центра в Санкт-Петербурге и их чешские коллеги планировали сделать выставку совместной, так как среди расстрелянных в Сандармохе есть уроженцы бывшей Чехословакии. Но затем из-за гонений проект реализовали только в Чехии. В Петербурге экспонаты доступны в онлайн-формате.
Сандармох – лесное урочище, которое в 1937–1938 годах стало местом массовых расстрелов жертв Большого террора. Оно имеет большое международное значение, так как здесь были в том числе убиты узники Соловецкого лагеря, в который попадали многие деятели культуры, ученые, лидеры политических, национальных и религиозных движений. В Сандармохе обнаружено 236 расстрельных ям, в которых палачи НКВД тайно захоронили 6241 человека. Сегодня благодаря исследователям известно имя каждой жертвы.
Пражская выставка напоминает о судьбе одного из тех, благодаря кому это стало возможно, Юрия Дмитриева – человека, организовавшего экспедиции, после которых были обнаружены места захоронений жертв политических репрессий в Сандармохе и Красном бору. Дмитриев, глава карельского отделения "Мемориала", был осужден на 15 лет тюремного заключения за насильственные действия сексуального характера во время процесса, который, как считают авторы пражской выставки, связан с его деятельностью. В подтверждение этому в экспозиции представлено видео выступления историка в Сандармохе в 2014 году. Тогда Дмитриев назвал Януковича бандитом и осудил риторику многих российских политиков и СМИ того времени, называвших "карателями" тех украинцев, которые пытались защитить свою страну в Донбассе во время второго этапа агрессии России против Украины, вылившегося в нынешнюю войну. Дмитриев тогда сказал, что не нужно бояться противостоять такой власти: "Главное – не бойтесь, максимум, что власть может с вами сделать, – это убить".
"Наша выставка связана с тем, что происходит сегодня. Она – о том, как российский режим стремится переписать историю, лгать о ней, о том, как он не способен найти равновесие. Вот только до тех пор, пока россияне не примирятся с прошлым, будут повторяться одни и те же трагедии. Массовые убийства в Буче – тоже свидетельство того, что россияне пока не смогли справиться с кошмарами прошлого своей страны", – говорит глава организации Gulag.cz Штепан Черноушек. По его словам, об этом свидетельствует и решение российских властей ликвидировать "Мемориал": "Я думаю, что "Мемориал" и сейчас, и в то время, пока длился процесс, связанный с ликвидацией этой организации, имел в Чехии большую поддержку. В защиту организации выступало много выдающихся личностей, писали разные письма, петиции. Мне кажется, что в нашем обществе многие люди знают о том, что работа "Мемориала" важна не только для России или для Чехии, но и для всей Европы – для всех. Поэтому "Мемориал" поддерживают, и одним из результатов этой поддержки является эта выставка, которая, как я надеюсь, поможет жителям Чехии побольше узнать о Сандармохе".
В Прагу для выставки привезли личные вещи тех, кто был расстрелян в Сандармохе. Авторы экспозиции также пригласили современных художников, которые работали с темой репрессий, – их работы выставлены рядом. "Нередко художники одним своим произведением могут сказать больше, чем самая подробная информация. И мы решили пригласить их высказаться на эту тему. Мы надеялись, что интерес будет у украинских художников, которые сейчас как беженцы находятся в Чехии, помимо этого Сандармох тесно связан с Украиной, там было расстреляно много украинцев. Но намного больший интерес наша идея вызвала среди российских художников. Поначалу нас это немного удивило, но потом стало понятно, что это связано с большой фрустрацией из-за того, что происходит, и художники хотели высказать свои эмоции. В конкурсе приняли участие 75 человек, мы выбрали 36 работ. Некоторые из них показаны в Праге, остальные – в других городах, где выставка будет показана осенью – в Брно, Оломоуце, Опаве и Пльзени", – рассказывает Штепан Черноушек.
– Это визуализация того, чего нет. Это ведь ужасно трудная вещь, – говорит глава совета просветительского центра "Мемориал" и одна из основательниц этой организации Ирина Щербакова. – Ведь самое трудное в истории ГУЛАГа – это как ты расскажешь о том, чего нет. Нет следов. Есть огромные государственные архивы. А где они, где наши лагеря, где наши музеи на этих местах? Что можно показать людям? Воркуту, Норильск, которые целиком строились руками заключенных? Северодвинск? Это так не работает. Фактически "Пермь-36" был единственный сохраненный лагерь, хотя тоже условный, потому что поздний, не совсем отражающий настоящую эпоху… Что же показывать, что визуализировать? Это очень трудный вопрос, и он очень мешает, потому что молодое поколение не может себе представить визуально, о чем мы говорим. И те огромные усилия, которые предпринимаются в Чехии по поводу того, как эту трагедию показать, ведь, когда была возможность, были и поездки по местам оставшихся лагерей, – все это очень важно. Для нас, конечно, это сейчас большая помощь и опора во всех смыслах. Ведь международная сеть нам очень помогла, была очень большая солидарность с "Мемориалом". И хотя мне было ясно, что отстоять не удастся, но сам факт того, что люди считают нашу работу и общую тему такой важной, – для нас было очень важно. Что касается чешского "Мемориала" и вообще Чехии, то тут, конечно, совершенно особое отношение. Во-первых, потому что 1968 год – очень важная часть нашей общей истории. Конечно, эта общая история началась раньше, с 1948 года, со страшных жутких процессов, которые прошли в Чехословакии и были организованы сталинским режимом. Но 1968 год отбросил всех нас на 20 лет назад. Для меня это личная трагедия. Мне было 18 лет, и для меня это были потерянные надежды на то, что система может трансформироваться.
– Вы говорили, что в России работа "Мемориала" продолжается. Как эта работа продолжается в новых условиях?
– Условия очень трудные, потому что в стране введена цензура. Какое-то неосторожное слово может обернуться для людей очень тяжелыми последствиями, несравнимыми даже с брежневской эпохой: страшные приговоры, преследования. Мне кажется, что используется любая возможность продолжать просветительскую деятельность – водить экскурсии по местам, связанным с топографией террора. И то, что открывается выставка, что в ней участвуют молодые художники из разных стран – это очень важно. Это то единственное, что мы можем сейчас противопоставить новому надвигающемуся на нас варварству, я имею в виду в гуманитарном смысле, конечно.
– Вы упомянули брежневскую эпоху, но с каким временем вы сравнили бы то, что происходит сейчас в России?
– Как историку, мне всегда бывает очень трудно, потому что сравнивать трудно. Но есть определенные вещи, например поведенческие модели, которые, к сожалению, очень устойчивы. Мы видим, как они возрождаются снова. Это ответ на очень страшное насилие со стороны государства. Мы сегодня вспоминаем Большой террор, но какой бы страшной сегодня ни была ситуация в России, нет массового террора. Во времена Большого террора за 14 месяцев было посажено почти 1,5 миллиона человек и почти 700 тысяч расстреляно. Мы это видим на примере такого небольшого места, как Сандармох. Такого сегодня нет, конечно. Но превращение общества снова в общество страха, приспособленчества, равнодушия… Мы всегда говорили об этом, когда говорили о последствиях массовых репрессий и террора, об атомизации: "Я лучше туда не посмотрю, ведь есть семья, все равно плетью обуха не перешибешь, от государства в лучшем случае можно только прятаться, все равно ничего поделать нельзя". Это жуткое наследие. Я не люблю эти слова, но другие не подходят, как говорят, оно передается в генах. Конечно, не в генах оно передается, хотя, например, голод влияет на последующие поколения. И даже в этом смысле есть исследования у физиологов. Тут – нет. В семье передается: "Не говори об этом громко, не вмешивайся, не смотри, не выходи" – ведь это есть до сих пор! У нашего молодого поколения родители в перестройку были молодые люди. Я вижу разрыв между поколениями в смысле агрессии в Украине. И это все вещи, которые внушались с детства: только моя семья, только это, все равно ничего невозможно. И вот это, мне кажется, передается и возрождается.
И ничто не возрождается так быстро, как страх перед насилием государства. А когда он есть, то с людьми можно делать очень многое, к большому сожалению. Для меня это сейчас самое трагическое. Мне казалось, что когда люди узнают правду, то они уже не смогут так себя вести. Мы с этим жили – и это было оправдание какой-то своей жизни в 1970-е, 1980-е годы, до перестройки. Но, к сожалению, позже мы увидели, что люди очень часто не знают, потому что не хотят знать… Ведь сейчас это все можно узнать очень быстро, одним кликом получить самые разные цифры, про тот же Сандармох, да и про все остальное, и про войну в Украине… А если не хотят знать – значит, не хотят по тем причинам, по которым я говорила. Тут историку, к сожалению, есть с чем сравнить, – говорит Ирина Щербакова.
Источник:www.svoboda.org