Как обойти блокировку?
читать >
Иван Толстой: Профессия журналиста в последние годы признана во всем мире одной из самых опасных. Особым образом это касается России. Что происходит сегодня в журналистском сообществе? Мы видели в последние дни гражданские поступки, пусть и немногочисленные, но все же непривычные для России. И пусть нам неизвестна глубинная подоплека журналистских самоувольнений, неясна доля прагматизма в этих поступках, и все же сам факт выступления против общего течения на фоне властных угроз заслуживает внимания. Журналистское сообщество сегодня – тема моей беседы с известной правозащитницей, преподавателем и медиаэкспертом, петербурженкой Анной Аркадьевной Шароградской.
SoundCloud
Анна Шароградская: Вы вопрос сформулировали таким образом, что мне и ответить на него весьма сложно. Уже давно ходит такое определение, что у нас журналистики нет, а журналисты еще встречаются. Это было справедливо уже несколько лет, даже десятилетий, а сейчас реже встречаются и журналисты. О сообществе я вообще говорить не могу, его как такового нет, хотя существуют какие-то союзы, даже профсоюз журналистов.
Если говорить о Союзе журналистов в Петербурге и области, о Союзе журналистов России и о Союзе журналистов Москвы, то они где-то находятся в конфронтации, а где-то стараются игнорировать друг друга. А сообщество, особенно сейчас, когда последние достойные журналисты уезжают, стараются где-то пристроиться для того, чтобы голос не пропал, тут уже речь идет об индивидуальных личностях или очень редких медийных структурах, которые пока еще живы.
Иван Толстой: Сейчас многие журналисты покинули страну. Конечно, ландшафт меняется. Тем не менее, чем актуальная сегодняшняя журналистика может заниматься, какова профессиональная судьба этих людей?
Анна Шароградская: Я, как причастная к журналистике, а не журналистка, как медиаэксперт, привыкла говорить, иллюстрируя ситуациями. Вот возникает Профсоюз журналистов. Такие попытки были и раньше, но профсоюз у нас себя никогда толком не зарекомендовал, чтобы в него стремились, а журналистам было любопытно, что это за новая организация. Я договорилась с учредителями и руководителями, попросила встретиться с журналистами и ответить на их вопросы. Сказала, что все это мы будем записывать, чтобы те, кто не смогут присутствовать или пропустят по незнанию, смогли потом посмотреть запись. Они согласились. В Профсоюзе было три главных человека, я их попросила выступать друг за другом и поделить, о чем они будут говорить, чтобы они дополняли друг друга, но не повторяли, а потом им будут задавать вопросы.
И вот я слышу буквально во второй фразе: что такое журналист, они определить не могут, на данный момент в Профсоюзе журналистов нет четкого представления, кого можно называть журналистом. Дальше они говорили о необходимости защищать журналистов, которые могут быть в конфликте со своими работодателями, которых не устраивает редакционная политика, о том, что они готовы эти конфликты разрешать или представлять в суде. И хотя у них нет денег (и я верю, потому что и взносы небольшие, и людей у них мало), но есть юристы, которые готовы представлять в суде пострадавших журналистов, блогеров или людей, которые вдруг решили, что они могут писать и продавать свой "товар" в какие-то СМИ, в которых они в штате не числятся. Достойные цели, хотя понятно, что сложно, поскольку у них нет даже юриста в организации.
А дальше зашла речь о том, какого рода бывают конфликты. Один из вопросов был очень хороший и умный, задавала его журналистка с Дальнего Востока. Вот есть такие Попов и Скабеева. Этот Попов, я не буду определять эту компанию, которая называется "60 минут", ворованное название, он на последних выборах баллотировался в Думу и на это время из программы ушел, вела жена, Скабеева. Я надеялась, что он не вернется, потому что кодекс журналистской этики ясно, недвусмысленно, без интерпретаций говорит о том, что совмещать государственную службу (неважно, ты избирался или назначался) для журналиста невозможно, пресса и власть в одном лице никак не может быть. И вот журналистка задает вопрос:
– Вот вы, Профсоюз журналистов, представьте себе, что власть (а телевидение, где идет программа "60 минут", это властная структура) увольняет этого Попова на том основании, что он депутат и не может работать в качестве журналиста. Будете ли вы его защищать?
– Ну, нет, это очень сложный вопрос. Он не журналист.
– Как же не журналист? Он – ведущий, но между передачами или во время передач он бывает в разных точках, включая горячие, и на различных мероприятиях и оттуда передает репортажи. Значит, он все-таки журналист.
Очень долго крутился отвечающий и сказал, что это надо долго разбираться, здесь все сложно. Конечно, они, скорее всего, будут его защищать, если его уволят. Но, простите, значит Профсоюз журналистов – против ясного, разумного пункта журналисткой этики?
Был еще один момент. Все трое неоднократно говорили о том, как они ценят свободу слова, защищали те СМИ, кого объявили иностранными агентами. Правда, о результатах мы ничего не слышали, потому что агенты остались агентами. Но когда это мероприятие закончилось и я еще раз объявила, что встречу можно пересмотреть или прислать дополнительные вопросы, буквально через несколько часов я получила сообщение от одной из учредительниц, что они посовещались и решили, что выставлять в интернет то, о чем они говорили, а они обсуждали внутренние вопросы, не стоит, поэтому просят меня запись не выставлять.
Я написала, что если вы так понимаете свободу слова, то мы выставлять не будем, хотя там не было никаких вещей, которые, если они даже не понравились бы власти, было опасно говорить вслух. Там было все сказано так, что власть, на мой взгляд, должна была бы даже их приласкать.
Это очень недавнее впечатление и довольно сильное. Там благородные цели, но ресурсов нет, денег нет, офиса нет, коммуникации только по почте, дозвониться до них невозможно.
Иван Толстой: А каково ваше собственное определение журналиста?
Анна Шароградская: Кто это сейчас в нашей стране, я вам ответить не могу. В свое время мне сказали в университете по поводу вашего коллеги, моего сына: "Вы же не станете притворяться, что у вас чистая биография" (имелось в виду, что у меня отец еврей). Но я тогда работала на факультете журналистики и мне сказали, что сюда-то мы его обязательно возьмем. А я сказала: "Вы видели картину Маковского "Не пущу!"? Я встану в дверях, лучше пусть он не получит никакого образования".
Я очень неплохо знала образование журналистов и в МГУ, потому что я там училась, и здесь я отработала 24 года, и в других местах. В МГУ, даже при Засурском, были хорошие условия и хорошие преподаватели, от МГУ много ждешь, но там тоже были свои проблемы. А вот в Екатеринбурге был очень неплохой факультет, они очень приличное журналистское образование получали. Но в советское время никто не притворялся, что журналистика это журналистика, а не пропаганда. Ленин, который писал на пеньке, висел на каждом факультете. Поэтому сказать, что журналист это тот, кто окончил факультет журналистики, я не могу. Я бы даже радовалась, что человек не оканчивал факультета журналистки, по крайней мере в России.
Второй момент. Если человек работает в каком-то СМИ или медиа, тут нужно понимать, в каком СМИ и в каком качестве, есть ли у него имя. Потому что есть имена, ты спрашиваешь человека, какому журналисту он доверяет, и сравниваешь со своей оценкой этого человека. То есть журналистом можно назвать того, кому доверяешь и понимаешь, что этот человек честен в своем профессиональном деле.
Сейчас, например, разделяются мнения, являются ли блогеры журналистами. Для меня – категорически нет. Блогер хорош своей индивидуальностью, умением писать, но это отнюдь не журналист. Я сомневаюсь, что блогеры даже несовершенную журналистскую этику хотя бы когда-то пробежали глазами.
И выходит, что это сейчас какие-то крупицы. Мне довелось, язык не поворачивается сказать, "учить" Анну Политковскую. Мы с Юрием Казаковым, который занимается журналистской этикой, вместе в Москве вели раз в месяц семинар для журналистов из центральных СМИ. Это был пограничный период между Советским Союзом и перестройкой. И Анна записалась в этот семинар. Я думала, что она не будет посещать, она так занята, она все время ездит в Чеченскую республику… Но она ходила, занималась. Я видела, что она уже превратилась в журналистку-активистку или журналистку, для которой ее миссия была на первом месте, а уже какое-то профессиональное направление – на втором. Те люди, которые снимают удивительные по пронзительности фильмы о всевозможных нарушениях в республиках Кавказа, военные конфликты, очень часто они не имеют журналистского образования, их материалы, конечно, не профессиональные.
Тебя это очень впечатляет, задевает, огорчает, но когда тебе крупным планом показывают лица убитых пулей в лоб – профессиональный журналист такой кадр бы не показал, это не принято. И правозащитников, которые действуют как журналисты, настоящими журналистами назвать нельзя. Но есть люди, которые стараются взвешивать, быть объективными, есть у них альтруизм, когда профессия – на первом месте. Но тех, кому доверяешь, становится все меньше и меньше, даже если они либерального свойства и мыслят так, как вы.
Иван Толстой: Сейчас во всем мире разрастается движение за запрет всего российского, даже просто русского. Настроения эти понятны и объяснимы, хотя во многих случаях категорически несправедливы, вместе с водой хотят выплеснуть и ребенка. Вы недавно побывали и в нескольких европейских странах. Что изменилось в отношении к российским журналистам в мире?
Анна Шароградская: Я не знаю, что изменилось в отношении к российским журналистам, я бы сказала, что изменилось в отношении к российским новостям. Я шутила о себе, что я не умею писать, поэтому я учу, как писать. Когда я была в Финляндии, я сошла с поезда, и поскольку я предполагала, что заселяться в гостиницу я смогу только в 12 часов, а мне звонили еще в Петербург и спрашивали, дам ли я интервью журналисту, я сказала: да, пусть приходит в гостинцу. Мало того, когда я пришла в гостиницу, мне сказали, что я могу заселиться. Я поблагодарила и сказала, что когда придет журналист, пусть поднимается ко мне в номер, потому что в холле люди ходят, не совсем удобно. Мне сказали: "Подождите, мы поменяем вам номер. Вам там будет удобнее и приятнее разговаривать". Я это восприняла как отношение ко мне, потому что со мной будет разговаривать журналист, они знали, что я из России.
Это было на обратном пути. До этого я была в Берлине. В Берлине у меня были переговоры, связанные с работой, потому что деньги нам прислали на дальнейшую работу в этом году, но их вернули обратно из-за санкций. И там, в гостинице, девушка из Украины услышала, как мы с сыном говорим по-русски, стала рвать и метать, и это были такие взгляды, гипертрофированная ненависть. И когда я пошла на завтрак и меня спросили, из какой я страны, я почувствовала, что мне неловко говорить.
А вот в Хельсинки на обратном пути что я вижу по телевизору? Я вижу Fox News и три варианта самых махровых российских государственных СМИ, которые нон-стоп рассказывают, какие люди, которые против войны, нехорошие, те, кто защищают свою страну, Украину, в наших новостях называются словом "бандформирования", а российские, конечно, "войска". Я стала искать что-нибудь кроме Fox News, чтобы узнать, что происходит реально, и ничего не нашла, кроме "Аль Джазиры", которая чуть помягче все это представляла, а все остальное было хуже, чем в России сейчас.
Если меня знают люди, то они автоматически не переносят на меня враждебность, но меня убило, что люди, с которыми я дружна, работала на факультете, которые мне были симпатичны, потому что были любезными в быту, скажем, в маленьких магазинчиках, если заходит речь о войне, они против войны, но они считают, что нужно убивать этих "нациков", "наркоманов", враждебных людей в Украине.
А как относятся к журналистам, не могу вам сказать, потому что журналист журналисту рознь, очень многие отравлены. Конечно, есть люди, которые подписали письмо против войны. Я всегда уважительно относилась к Громовой, декану факультета журналистики СПбГУ, но она инициировала письмо в поддержку, и там столько слов в поддержку этой войны и против страны, с которой наши войска воюют! Если в первый день я ужаснулась, что там сто человек подписались, многих из которых я знаю лично, то на следующий день их было шестьсот, а сейчас уже больше восьмисот. Правда, обнаружилось, что один из этих людей умер несколько лет тому назад, значит, там тоже фальсификации. Но составляли это журналисты.
Но я понимала эту девушку, которая возмутилась, что мы говорим по-русски. Она выскочила как метеор, смотрела нам в спину с негодованием. У меня было желание с ней поговорить, но я понимала, что я просто не смогу.
Источник:www.svoboda.org