В конце марта в Мариуполе погиб литовский режиссер Мантас Кведаравичюс. Он снимал в осажденном российскими войсками городе документальный фильм. После его смерти под руководством жены Мантаса Анны Белобровой "Мариуполис 2" был смонтирован и показан на Каннском кинофестивале. Это первый полнометражный фильм о войне, которая идет сейчас в Украине.
Кведаравичюсу было 45 лет. Он снял три фильма, среди которых был и документальный "Мариуполис", представленный в 2016 году на Берлинале. Это портрет города, который пережил оккупацию сепаратистов, но был освобожден. После нападения России на Украину в 2022 году Кведаравичюс решил снять продолжение.
"Мариуполис 2" – рассказ о жизни во время оккупации. Зарево взрывов, грохот разрывающихся бомб, канонада выстрелов и люди, которые прячутся в Доме молитвы, готовят на костре еду, хоронят близких и молятся. В картине не много шокирующих кадров, но это страшный документ военного времени.
Анна Белоброва рассказала Радио Свобода о последних днях жизни ее мужа – тех самых днях, когда создавался фильм.
– Как Мантас задумал этот фильм?
– Мы два года в Уганде находились, там у нас были два проекта. Когда 24-го числа началась война, как-то всё в воздухе повисло у нас в доме… такое состояние. 3 марта у меня был день рождения, мы поехали за город, побыть вдвоём. Когда вернулись вечером, я стала получать эсэмэски с поздравлениями от родственников, но родственники писали эти поздравления из подвалов, и я разнервничалась. Я осталась в офисе, сказала, что немного поработаю и успокоюсь. Мантас новости пошел читать, и последние новости были, что Мариуполь в блокаде, Мантас меня позвал… Он перед этим уже открывал первый "Мариуполис", хотел что-то перемонтировать, думал о греческом комьюнити, которое он снимал, за Драмтеатр очень беспокоился, о людях, которые там находятся. Мы приняли решение, что нужно снимать фильм. Поедем вдвоем, поможем людям и снимем второй "Мариуполис".
– В каких временных рамках происходят события в фильме?
– С 19 по 26 марта. Грубо говоря, неделя.
– Что это за здание, в котором находятся люди?
– Это Дом молитвы баптистов. У нас было решение ехать в Драмтеатр. По пути в Мариуполь мы остановились в Днепре, и уже пришли новости о том, что театр разбомбили. Но мы ехали с надеждой, что, может быть, прорвёмся туда. Когда въехали в Мариуполь, мы остановились сначала у кинотеатра "Комсомолец", а потом в Доме молитвы. Мы ехали с сопровождающим, сначала с колонной, потом остались только две машины, мы остановились и дальше уже не могли двигаться. Мы понимали, что к театру не доедем, думали, что немного переждем и всё же проберемся. Но так мы там и остались, в Доме молитвы.
– Мантас искал какие-то особенные проявления жизни во время войны или просто снимал всё, что происходит?
– Каждый момент в нашей жизни – особенный.
– Но что его интересовало в первую очередь?
– Зафиксировать жизнь во время войны. Как люди живут, находясь под блокадой. Мы знаем о жизни на войне из чьей-то репрезентации, как нам уже кто-то показал войну. И концентрируемся из-за СМИ на bloody pictures and headlines, но не концентрируемся на самой жизни, на том, что люди продолжают свою рутинную жизнь, так же и кушать готовят, и смеются, и шутят, и живут. Это интересовало Мантаса – зафиксировать жизнь в кадре.
– Вам пришлось прервать съемки?
– Мы уже уезжали, мы закончили съемки, насколько это было возможно в той ситуации, так как у нас забрали машину российские солдаты. Вернулся волонтёр, с которым мы въехали в Мариуполь. Мы с Мантасом уже перепаковали рюкзак, чтобы идти пешком. Была бомбёжка, и мы забрали несколько людей из церкви. Переехали в другой район, который был поспокойнее, к этому волонтеру и его матери, и остались там на ночь, чтобы на следующее утро он забрал своих людей и мы все смогли уехать. И на следующее утро Мантас пошёл ему помочь собрать людей, но меня с собой не взял, потому что изначально они надеялись, что легковую машину найдут у соседей.
Мы проснулись утром, они раздали гуманитарную помощь. Мантас ко мне подходит, а я слышала разговор, что Мантаса попросили пойти помочь, поэтому я сказала: "Давай, я с тобой", но он сказал: "Не надо, чего ты пойдёшь". Я попросила его укрыть мне ноги, я ещё лежала, не спала уже, но лежала, на полу. Он укрыл меня, поцеловал и ушёл. И потом я весь день очень беспокоилась. Если в церкви невозможно было выйти на соседние улицы далеко, ты не знаешь, что там происходит, то в этом районе можно было даже на соседние улицы выйти и посмотреть. Я выйду, посмотрю – нет его и нет, нет и нет, а уже к комендантскому часу близится. Зашла, уже у водителя мать беспокоится, и люди беспокоятся, которых из церкви забрали. И мы решили, что они взрослые, значит, к комендантскому часу не успели, может, где-то пересидят. На следующее утро вернулся этот водитель с людьми, а Мантас не вернулся. Вот. И я сказала, что никуда не поеду без мужа и побегу его искать. Вот так я его искала пять дней.
– Его взяли в плен?
– По словам свидетеля, их задержали вместе с людьми, но всё неясно и очень относительно. Свидетеля пока не допросили органы. Это то, что он рассказывал мне и журналистам. Мантас якобы что-то хотел сфотографировать, и как-то это увидели, но всё очень неясно. У Мантаса был только телефон с собой, который он потом выбросил. В общем, их задержали, держали в каком-то здании всю ночь до выяснения обстоятельств. Семьи выпускают, этого водителя выпускают, Мантаса не отпускают. Дело в том, что у Мантаса литовский паспорт. А если литовский паспорт – значит ты сразу враг. У нас были бронежилеты, у нас были разрешения на съёмки в зоне АТО, но мы разрешения не печатали – кому ты его будешь показывать? У тебя его найдут и расстреляют. Ты рискуешь жизнью. Найдут у тебя эти бронежилеты – тоже, значит, ты переходишь в другую категорию – ты уже тогда репортёр, журналист, который едет снимать военные преступления. Но мы же ехали туда не за этим. Поэтому это всё приходилось прятать. Как и все люди, которые находятся в этом Доме молитвы, мы такие же гражданские были, ничем не отличались.
– А у Мантаса была сломана рука?
– Я ещё жду заключения криминалистов, потому что, по предварительным заключениям, может быть, эти переломы посмертные. Я не могу сейчас утверждать, не опираясь на официальную бумагу, я не криминалист. То есть, да, были повреждения, но причина смерти была в том, что его расстреляли.
Очень многое не сходится, потому что я же видела тело. Очень скрыто всё, нужно ждать официальных документов. То есть то, что пули достали, – это есть. Там она была не одна – много было навылет.
– А потом вам пришлось сказать всем, что в его машину попала ракета, чтобы вывезти тело?
– Нет, нет, это неправда. Я довезла тело с передовой в Донецк, так как в Донецке была ближайшая связь и нормальный морг. Ну, нормальный относительно. В центральном морге не было холодильника, а я понимала, что мне нужно сохранить Мантаса, мне нужно сохранить его тело как улику, чтобы начать расследование. И потом в морге я пишу, что я его захораниваю, чтобы перевезти секретно в другой морг, чтобы никто не "проснулся", это ведь неконтролируемая зона, никто мне там помочь не может. И здесь я узнаю, что в СМИ просочилась информация о каких-то ракетных ударах. Я начинаю звонить всем, говорю: "Что вы делаете?! Зачем это всё? Мы сейчас просто с Мантасом исчезнем вдвоём". Нас подставили под большой риск. Я просила всех никому не говорить. Вы понимаете, он же режиссёр, мы чудом просто не исчезли. Потому что нет тела – нет дела. Зачем это написали – я не знаю. Кто это написал – тоже неизвестно. Выяснять, что это было, уже не хочется. Когда я ехала, всю эту дорогу, через всю Россию, я ехала два дня, и всю дорогу я боялась выйти где-то, остановиться, чтобы, не дай бог, нас никто там не…
– Не задержал?
– Не задержал, не забрал снова Мантаса… чтобы довезти его как-то. Нас подставили под риск.
– А как потом продолжалась работа над фильмом, кто его смонтировал?
– Когда я забрала тело Мантаса, погрузили его в "груз-200" и пока ждали солдат, я поняла, что у меня нет бекапов. И я что-то вру солдатам, говорю, что мне нужно забрать что-то ценное. Они спрашивают: "А что, у вас там есть деньги, документы?", говорю: "Да, у меня документы там, я оставила, мне ещё документы нужны". И они говорят: "Бегите, только быстро, потому что мы не знаем, когда нам дадут приказ. Дадут сейчас приказ выезжать, и всё", а это пешком, и минимум час ходьбы. Я побежала, забрала эти бекапы, забрала рюкзак Мантаса. Какие-то вещи, бекапы, хард-драйвы засунула себе в штаны, чтобы они не нашли. И прибежала, забрала материал, забрала Мантаса, и мы поехали. Поэтому ещё был огромный риск, когда просочилась эта ложная информация в СМИ. Это была придуманная красивая картинка, но красивая – это относительно, потому что я очень зла даже не из-за Мантаса, а из-за репрезентации Мариуполя с якобы работающими больницами.
– Вы контролировали монтаж?
– Мы монтировали с Дуней Сычевой, это монтажёр первого "Мариуполиса" и "Парфенона".
– И вам Каннский фестиваль сам предложил представить фильм?
– Да, мы получили приглашение. Конечно, мы все шли на риск – успеем ли мы сделать. И фильм был сделан за пять недель.
Источник:www.svoboda.org