9 мая на Красной площади и в ее окрестностях можно было наблюдать людей, которые следили за парадом и прочей милитаристской активностью через экраны своих телефонов. Там, при помощи технологии дополненной реальности (АR), на уличные сцены накладывался зловещий портрет правителя-вампира. Это была проекция скульптуры Андрея Молодкина "Путин, наполненный украинской кровью".
Молодкин много лет работает с кровью и нефтью. Витраж Вестминстерского аббатства он наполнял кровью католиков, символ Франции Марианна по его воле покраснела от крови мигрантов, а Ника Самофракийская стала черно-красной от нефти и крови российских солдат, воевавших в Чечне. Во время судебного процесса над Михаилом Ходорковским художник наполнял нефтью и газом прутья двух клеток, похожих на ту, в которой глава ЮКОСа находился в зале суда. Бурлит нефть и в слове Democracy.
Чтобы заполнить пластиковый портрет Путина, понадобилось 850 граммов крови. Ее сдали 8 украинцев, трое из них сейчас находятся на передовой. Один из доноров сказал мне, что сдал кровь, не раздумывая, потому что это работа, демонстрирующая вампирическую сущность российского диктатора.
"Мы должны использовать язык искусства, чтобы показать, что такое война и кто такой Путин", – говорит Андрей Молодкин. Он хочет, чтобы в дополненной реальности (следует использовать вот этот линк) портреты возникали в украинских городах, больше всего пострадавших от российской оккупации – Харькове, Мариуполе, Буче, причем там включался бы счетчик, показывающий число погибших. Молодкин планирует на выставить на NFT-аукцион 24 портрета и отправить выручку на помощь ВСУ и украинским больницам, чтобы "кровь реальная и кровь виртуальная помогала бы людям".
Андрей Молодкин: "Деконструировать пропаганду простыми жесткими жестами"
– Как вы себя чувствуете после 24 февраля?
– Чувствую себя участником всех этих событий. Я не могу спать, просыпаюсь в ужасе, я как будто в окопах, мне снится армия, строевые построения, плацы. Я словно вернулся на военную службу. Чудовищно переживаю, смотрю новости, отключаю их, потом опять хватаюсь за телефон. Как только это случилось, я сразу же послал всем флаг России – череп с кровавыми зубами. Через четыре дня сделал кровавого Путина. Так как я служил в Советской армии, я понимаю, как функционирует пропаганда, и единственное желание – каким-то образом ее деконструировать. Вообще деконструировать персонажа, пропаганду очень простыми жесткими жестами. Ты видишь этот портрет, и с тебя как бы сглаз слезает, имперский угар.
– Можно сказать, что служба в Советской армии сделала вас художником?
– Да, она дала взгляд на реальность, на современный мир. Это сформировало мой взгляд, и вдруг сейчас я вернулся в тот момент, когда возил эти ракеты, жил в теплушке, рисовал шариковой ручкой, обменивал ручки на сигареты. Стоял на плацу, где два раза в неделю говорили обо всех военных преступлениях, запугивая: за такой-то проступок три года тюрьмы, перечисляют всё в течение часа.
– То есть обнажилась старая психологическая травма?
– Она обнажилась чудовищно. Я понимаю, откуда идет эта жестокость. Есть дедовщина, есть дембели, есть те, кто закрывал глаза на унижение молодых солдат. Я думаю, что это так и осталось. Приходят молодые, над ними начинают издеваться, унижают, мучают. Это было частью инструмента всей советской системы. Ты как бы даешь обязательство наносить травмы своим же сослуживцам. Ты понимаешь, что это нормально, потому что они за тебя делают часть работы.
– Как ваш коллега Эрик Булатов воспринимает происходящее?
– Эрик всегда выступал за открытость, за диалог России с Западом, за то, что нет границ, и он шокирован, что этот диалог так прерывается. Он считает, что нет русского искусства, как такового, есть глобальное искусство, глобальная культура. Всю свою жизнь он посвятил отсутствию национальных границ, идеологических границ. Поэтому, конечно, он шокирован.
– Как вам идея cancel Russian culture?
– Я вообще против любого "cancel" – это реальный тоталитаризм, когда у Марка Твена убирают слова, а поэзию запрещают. Я считаю, что культура – последняя свободная зона, где должно быть позволено всё, вообще всё. Иначе культуры не будет.
Портрет Путина возник на сцене в бывшем заводе военной амуниции, который Андрей Молодкин и ассоциация a/political превратила в арт-центр The Foundry ("Литейный цех"). 10 мая художники, арт-критики и журналисты из разных стран собрались на церемонию инаугурации центра, и к ним примкнули фанаты словенской группы "Лайбах", устроившей концерт в инсталляции Молодкина Tired Of This Global Sadistic Regime – огромные буквы этой фразы стали границами сцены и зрительного зала.
The Foundry находится в идиллическом месте — недалеко от Лурда, знаменитого места паломничества в Пиренеях. Здесь Богоматерь 18 раз являлась четырнадцатилетней служанке Бернадетте. В пещере, где происходили эти чудесные встречи, бьет целебный источник, и к нему прибывают пилигримы из католических земель. Огромный баннер у собора Непорочного Зачатия извещает, что началось "международное военное паломничество". Есть в Лурде и украинская католическая церковь, где можно поставить Деве Марии свечу за победу ВСУ.
Здесь столько странных людей, что вполне естественно смотрится и наша компания артистов, журналистов и фанатов "Лайбаха", прибывшая на инаугурацию The Foundry. Перед началом концерта — экскурсия по бывшим цехам, ныне приютившим монументальные работы Молодкина, Эрика Булатова (цикл картин "Насрать!"), Франко Би, Андреса Серрано и фотопортреты шахтеров Донбасса из знаменитой серии "Сто стахановцев" (2010). Их автор, Глеб Косоруков, рассказывает о Донбассе, а также развлекает публику умением безостановочно подтягиваться на турнике.
Глеб Косоруков: "Эта рана гнила, и ее никто не пытался вылечить"
– Это был проект, посвященный концу эпохи пролетариата. Я хотел поймать последних его представителей. Шахтеры в Советском Союзе были привилегированной группой, и зарабатывали много, и чувствовали себя героями. Те, кого мне удалось снять уже в XXI веке, полностью сохранили идентичность пролетариата, ту героическую феноменальную составляющую, которая и двигала события с начала века до 70-х годов, романтизм, когда рабочий человек должен взять власть в свои руки. Личности, которых я успел застать, последние из могикан. Но эта ситуация выглядит необычно, потому что всё происходит в XXI веке, то есть условия, в которых они работают, гораздо хуже, чем условия, которые были даже в Советском Союзе. У них вырубили весь свет, и не было снабжения фильтрами. У них лица черные, потому что в респираторах нету фильтров, они не могут дышать через респиратор…
– Я решил, что вы их слегка загримировали специально для этой сессии.
– Нет, абсолютно нет. Это государственная шахта, в которой раньше лампы были во всех штреках, а теперь полная темнота, и без фонарика ходить по этим шахтам невозможно. Они ходили в кромешной тьме, качество фонарей можете себе представить. Я там, к сожалению, с тех пор не был, а хотел бы поехать и посмотреть, что произошло с людьми, которых я фотографировал, кто на какой стороне оказался в 2014 году, кто куда попал, что стало с тем или иным. Более того, у меня есть идея, как помочь хотя бы тем ста, которых я фотографировал.
Весь проект составлен из людей, которые просто согласились фотографироваться, я не выбирал. Это происходило так: они заканчивают смену, поднимаются на лифте до земли, идут в душ, но пока они не помылись, у них еще идентичность пролетариата. Как только они помылись, они уже переходят в другую идентичность: отец, сын, другой человек. У него уже юмор другой, всё другое… Поэтому моя идея была – застать вот этот момент, когда они еще не вышли из своей роли.
– В 2010 году у вас было ощущение, что готовится взрыв в этом регионе?
– Я чуть раньше снимал проект, который был связан с тем, что в России начался поиск самоидентификации. Если в начале 2000-х ни о какой самоидентификации речи не было, то в 2008-м я увидел, что появились статьи, где обсуждали вопрос невозможности развития без самоидентификации. Та же самая ситуация происходила и в других бывших республиках СССР. И я делал проект в 2008 году на территории Донецкой области как раз об этом. Проект назывался "Процессия", и там была цифровая манипуляция, то есть из пяти человек ты делаешь крестный ход, в котором 15 человек, каждый фигурирует не однажды в одном длинном, панорамном кадре. И всё это происходило на фоне гигантского разрушенного завода, который когда-то производил изделия для авиационной промышленности, они же делали саркофаг Ленина и звезды для Кремля. Этот завод разобрали на металлолом сначала какие-то предприниматели, а потом уже местные жители, сейчас так выглядит Мариуполь, примерно такая картина. Проект был о том, что люди в разных частях бывшего СССР пытаются строить новую идентификацию, создавать свою новую историю. А в 2015 году я делал проект, который был предупреждением о том, что на окраинах Европы уже идет война. Имелся в виду этот восточный регион Украины, что там непрекращающаяся война, которую никто не пытается залепить, заживить, чтобы образовалась новая кожа, ничего такого не делается, и это плохо кончится. Что в каком-то смысле это начало конца. Апокалипсис, который связан с последним кризисом капитализма, развивается в разных направлениях. С одной стороны, ковид, с другой стороны, вот эта война: я считаю, она результат того, что ранка гнила, гнила, гнила, и ее никто не пытался вылечить. И то, что происходит в мире сейчас, чудовищный катаклизм, связан с этим самым местом и с этими самыми людьми.
Выставлена в арт-цеху The Foundry и работа "Лайбаха" — вытканный афганскими мастерами ковер-гобелен "Словенская Герника".
"Лайбах" славится умением с виртуозной двусмысленностью использовать тоталитарные образы и символы, уже 40 лет сбивая с толку публику. В играх с униформой, военными маршами, лаем немецких приказов и слаженным пролетом бомбардировщиков не всем удается разглядеть не упоением диктатурой, а изощренную пародию на нее, отторжение путем гиперболизации.
Теперь, когда мировая война опять переламывает Европу, кинохроника, сопровождающая концерты "Лайбаха", оживает. То, что прежде могло показаться старомодным, выглядит провидческим. Концерт в The Foundry начинается проповедью о временах хаоса, написанной идеологом "Лайбаха" Петером Млакаром. Солистка группы читает ее внутри инсталляции Эрика Булатова: массивное красное слово ВПЕРЕД, повторяясь, замыкает кольцо, обрекая энтузиастов прогресса на бег по кругу. Концерт называется "Опасно: мы куем будущее". "Опасно" — название одной из кровавых работ Молодкина. "Мы куем будущее" — перформанс "Лайбаха" (1983), объединивший порнокадры и сцены из фильма, прославляющего югославский социализм. Тогда выступление было прервано полицией, и группу на время запретили.
Концерт в The Foundry закручивается вокруг голоса советского диктора, объявляющего об успешном полете Гагарина. Пафосная речь, разрушенная помехами и музыкальными интервенциями, преображается в репортаж из преисподней. Видеоряд – кровавые скульптуры Андрея Молодкина вперемешку с хроникой давних и свежих войн, в том числе кадрами из видеосюжетов Радио Свобода. Ближе к финалу шоу возникает вампир-Путин со счетчиком его жертв в Харькове и Мариуполе.
Помимо The Foundry, у ассоциации а/political есть еще одно здание высоко в горах — заброшенный бальнеологический санаторий La Raillere. Принимать лечебные ванны сюда приезжали именитые гости, в том числе Виктор Гюго. В конце прошлого века санаторий пришел в упадок, много лет бездействовал и сейчас возрождается как пространство для арт-резиденций.
Здесь, под облаками, “Лайбах” представляет проект "Аламут", названный в честь горной крепости Хасана ибн Саббаха, главы шиитской секты исмаилитов. В 1938 словенский писатель Владимир Бартол написал аллегорический роман "Аламут", в 60-х легенду о Хасане и его воинах романтизировали писатели бит-поколения. Брайон Гайсин был поклонником Горного Старца и сделал своим лозунгом якобы произнесенные предводителем ассасинов слова: "Истины нет. Все дозволено". В 1973 году Гайсин побывал в Иране, написал для журнала Rolling Stone очерк "Короткое путешествие в Аламут", но не нашел следов грандиозной библиотеки, якобы принадлежавшей Старцу. Уильям Берроуз считал Гайсина реинкарнацией Хасана ибн Саббаха и размышлял о технологиях, которые позволяли ему держать под контролем армию убийц (НЛП, подкрепленное гашишем).
Музыканты "Лайбаха" задумали исполнить симфонию "Аламут" в Тегеране и вели сложнейшие переговоры с иранскими и словенскими чиновниками. Нужно было не просто найти площадку, но и привлечь Тегеранский симфонический оркестр. Поначалу идея получила официальную поддержку, но потом все пошло наперекосяк: начался ковид, отношения с Ираном после резких высказываний словенского премьера Янеза Янши испортились, а в Тегеране к власти вернулись упертые консерваторы, и лидер "Лайбаха" Иван Новак опасается, что они могут вообще запретить исполнение заграничной музыки. Пока же премьера "Аламута" состоится в сентябре в Любляне со Словенским симфоническим оркестром.
Зачарованному тоталитарными режимами "Лайбаху" 7 лет назад удалось выступить в КНДР, теперь музыканты пытаются проникнуть на гастроли в Иран. Очертания России стремительно скрываются за новым, пока еще дырявым железным занавесом, так что, возможно, ее жители тоже окажутся когда-нибудь на концерте "Лайбаха". Вряд ли, правда, там позволят показать Путина-вампира и другие работы художников из a/political, так что проще и безопасней совершить паломничество в "Литейный цех" под Лурдом, где расцветает культура, которой, как считает Андрей Молодкин, должно быть позволено всё.
Источник:www.svoboda.org